2.

                   ФИЛОСОФ И ЕГО ВРЕМЯ

     Развитие мореплавания и процесс колонизации греками новых территорий в VIII веке до н. э. привели к повсеместной интенсификации их торговых отношений с ближайшими соседями, в первую очередь, с Лидией, Фракией и Македонией. Первоначально поселения колонистов, которыми на заре колонизации в основном становились «лишние» граждане, т.е. безземельные, разорившиеся аристократы, жертвы гражданских войн и межродовых распрей, носили исключительно земледельческий характер. Однако очевидная выгода от торговли с местным населением вскоре становится превалирующей причиной морских экспедиций: из Коринфа, Милета, Афин и других греческих городов в большом количестве вывозились вина, оливковое масло, керамика, ткани. В свою очередь, Фракия и Македония привлекали греков как страны богатые золотом, серебром, корабельным лесом, имевшим высокую цену особенно в городах Ионийского союза. Немаловажен тот факт, что к периоду начала колонизации относится появление в Греции письма на основе финикийского алфавита с семитскими заимствованиями недостающих в нём гласных звуков; неудобная микенская письменность была совершенно забыта.

    Вскоре на смену земледельческим поселениям приходят торговые, появляются новые, быстро развивающиеся города. Из всего ионийского двенадцатиградия милетяне были особенно предприимчивы: «Много славных деяний совершил этот город, - сообщает Страбон, - но величайшее из них - это множество основанных им колоний, потому что весь Евксинский Понт¹⁹, Пропонтида²⁰ и многие другие места были колонизованы милетцами»²¹. Уже к началу VI в. до н. э. Милет выделяется из числа городов Ионийского союза, как крупнейший торговый и культурный центр, где роль научного знания, особенно в области географии, астрономии и математики, со всей неизбежностью стала частью реализации текущих потребностей влиятельных представителей новой торговой аристократии. «Наксос ведь был тогда богаче других островов, а Милет в то время процветал как никогда - ни раньше, ни позже. Это была жемчужина Ионии»²², - писал Геродот.

    Впрочем, история этого греческого города на западном побережье Малой Азии, ближайшего соседа Эфеса, начиналась в другое время и в другом месте. Первое письменное упоминание о его прародине восходит к IX-VIII столетиям до н. э. - Гомер приводит название города в «списке кораблей» критян, возглавляемых Идоменеем, сыном Девкалиона²³. Согласно Страбону, сославшемуся, в свою очередь, на мнение Эфора, основателями малоазийского Милета и были критяне: «Сарпедон²⁴ вывел туда поселенцев из критского Милета и назвал этот город по имени критского города; местностью этой прежде владели лелеги. Впоследствии Нелей и его спутники укрепили стеной современный город» ²⁵. Для столетия, последовавшего после окончания Троянской войны, переселения греков были распространённым явлением. «Лишь много времени спустя, - читаем у Фукидида, - и  то с трудом Эллада прочно успокоилась, в ней не было больше передвижений, и эллины стали высылать колонии: афиняне заселили тогда Ионию и большинство островов, пелопонесцы - большую часть Италии, Сицилии и некоторые местности в остальной Элладе. Все эти заселения имели место после Троянской войны»²⁶.

    Периодом наивысшего расцвета города в культурном и политическом отношении принято считать десятилетие правления тирана Фрасибула (610-600 гг до н. э.), близким другом которого, будто бы, являлся Фалес²⁷. Какие принципы были характерны для внутренней политики тирана, за отсутствием веских исторических аргументов, с определённостью утверждать сложно. Известно, однако, что был он близким другом сына Кипсела, коринфского тирана Периандра²⁸, о жестокости которого рассказывал Геродот²⁹, утверждая, что именно Фрасибул склонил Периандра к репрессиям³⁰. Впрочем, согласно другим источникам, Периандр не внял совету Фрасибула³¹.

    Вероятно, Фукидид, как сторонник радикальной демократии, был излишне категоричен в отношении роли тиранов в греческой истории, когда писал следующее: «Все тираны, бывшие в эллинских государствах, обращали свои заботы исключительно на свои интересы, на безопасность своей личности и возвеличение своего дома. Поэтому при управлении государством они преимущественно, насколько возможно, озабочены были принятием мер собственной безопасности; ни одного замечательного дела они не свершили,

кроме разве войн отдельных тиранов с пограничными жителями. Так, в течение долгого времени Эллада была задерживаема в своём развитии»³². Следует отметить, что многие греческие тираны впоследствии были признаны заслуживающими почтения, а Питтак и Периандр фигурировали в списке семи мудрецов Платона и, позднее, Плутарха. Многие из них содержали при своих дворах поэтов, живописцев, учёных, философов, среди которых было немало выдающихся людей своего времени. С одной стороны тирану, безусловно, льстило слыть ценителем искусств и щедрым меценатом в лице правителей-соседей и передовых представителей гражданского аристократического сословия, с другой - высокую цену имела возможность получить практический совет по самым актуальным вопросам текущей политики. Об участии древних мудрецов в решении подобного рода вопросов рассказывает Геродот, упоминая, как Биант из Приены, а ещё раньше Фалес Милетский, призывали ионийские города к объединению: «Фалес из Милета (по происхождению финикиянин) подал им вот такой полезный совет. Он предложил ионянам построить один общий дом для совещаний, именно на Теосе, так как Теос лежит в середине Ионии»³³. Греческий писатель Элиан Клавдий в начале III в. н. э. писал: «Философы также занимались государственной деятельностью, а не только жили в тиши, отличаясь одними интеллектуальными достоинствами. ... Солон был во благо афинянам, Биант и Фалес оказали большую пользу Ионии»³⁴. Не исключено, что мнение Диогена Лаэртия о том, что в первой половине своей жизни Фалес имел прямое отношение к «делам государственным» имеет под собой реальные основания. На рубеже VII-VI столетий ионийцы активно участвовали в конкурентной борьбе с весьма сильным противником, Лидийским царством, которому, впрочем, в значительной мере были обязаны основам своего процветания: не имея собственного флота, лидийские купцы использовали греческий на условиях, выгодных для обеих сторон. Но отношения с Лидией отнюдь не всегда носили мирный характер. Геродот рассказывает о военном конфликте, возникшем при лидийском царе Садиате и получившем развитие при его сыне и преемнике Алиатте: «Продолжая войну, начатую ещё его отцом, он воевал с милетянами. Выступив в поход, он действовал при осаде Милета так. Он начинал поход с войском против Милета в пору созревания хлеба на полях. Шёл он под звуки свирелей, пектид и мужских и женских флейт. Прибыв в землю милетян, он не стал разрушать и сжигать дома на полях и взламывать двери, но оставил в неприкосновенности. Только деревья он срубил и уничтожил хлеб на полях, а затем возвратился домой. Осаждать город было бесполезно, так как милетяне господствовали на море. Домá же лидийский царь не разрушил для того, чтобы милетяне могли, живя в них, оттуда снова засеять и вспахать свои поля и чтобы сам он, когда они вновь обработают землю, мог при следующем набеге опять опустошить их. Так вёл войну лидийский царь одиннадцать лет подряд. За эти годы милетяне дважды понесли большие поражения: на их собственной земле при Лименее и в долине Меандра»³⁵. Хитроумная уловка Фрасибула, ставшая причиной заключения мира, которой воспользовался он в момент прибытия в город глашатая от царя Алиатта, напрямую не была связана с военной стратегией. Это позволяет предположить, что тиран прислушивался к мнению советников из числа авторитетных горожан: «Он приказал весь хлеб, что был в городе (и его собственный и отдельных граждан), снести на рыночную площадь и велел милетянам по данному знаку начинать весёлые пирушки с песнями. А это Фрасибул сделал и отдал такое приказание для того, чтобы глашатай из Сард, увидев огромные кучи хлеба, наваленные на площади, и людей, живущих в своё удовольствие, сообщил об этом Алиатту. Так действительно и случилось. Вестник увидел всё это и затем, передав поручение лидийского царя Фрасибулу, возвратился в Сарды. И, как я узнал, мир был заключён не по какой-либо иной причине, а только из-за его сообщения. Алиатт ведь рассчитывал на то, что в Милете сильный голод и что измученный народ дошёл до предела несчастья. Теперь же он услышал по возвращении из Милета прямо противоположное тому, что он ожидал. После этого был заключён мир, по которому они вступили в дружбу и союз друг с другом»³⁶. Едва ли речь может идти о непосредственном участии Фалеса в этой истории, так как по времени она относится к начальному этапу тирании Фрасибула, а в этот период Фалес был ещё очень молод, но впоследствии его «дружба» с правителем, о которой упоминал Диоген, могла подразумевать почву такого рода.