ПРЕДИСЛОВИЕ

    Однажды один неглупый человек, хозяин мула-солевоза, пожаловавшись Фалесу на чрезмерную сообразительность животного, попросил у него совета. Дело в том, что на пути мула лежала река. Хозяин не знал бед до тех пор, пока однажды, переходя реку, мул не поскользнулся. Пока животное барахталось в воде, стараясь встать на ноги, часть соли в тюках растаяла. С тех пор, почувствовав свою выгоду, мул, переходя реку, каждый раз уже намеренно опускал мешки в воду, как бы высоко хозяин их не подвесил. Выслушав эту историю, Фалес посоветовал навьючить сообразительное животное мешками, набитыми шерстью и губками, и хозяин внял его совету. По своему обыкновению, посреди реки мул опустил мешки в воду, но, получив результат, прямо противоположный ожидаемому, никогда больше не прибегал к этому средству².

    Смертна лишь глупость, порождающая конфликты. Разница между умным человеком и мудрым не столь рельефна: первый может точно разглядеть причину нежелательного явления, второй - обратить её в благо-приятное  следствие. Но то, что благоприятно сегодня может стать роковым завтра с той же лёгкостью, с какой удача для одного тут же оборачивается бедой для другого. Добро и зло, как две стороны одной монеты - интересам выдающегося ума служит сиюминутный успех, на стороне мудрости - время, оно и рассудит, что в конце концов одержало верх: возможности номинала, или могущество Кесаря. Беда не в том, что в глупость проще поверить - ей проще следовать. Мудрость легендарна уже сама по себе, как явление, не имеющее абсолютного воплощения - её образ, её тонкая, ускользающая сущность являлась предметом толков и разногласий выдающихся философов всех времён и народов. Острый

ум, которому дано видеть выход из безвыходных ситуаций, ещё не является залогом бессмертия для его носителя - используя тот же инструмент, к благоприятному для себя следствию во все времена устремлялись самые разные силы. Ни глубина, ни оригинальность тех или иных решений, принятых в критической ситуации, сами по себе не обладают мощью, достаточной для того, чтобы противостоять разрушительной силе времени, если только таковые не вызваны к жизни энергией меры всепоглощающей - меры любви к людям, которую с их помощью удалось реализовать. Мера эта, вопреки математической точности понятия, не измеряема и неоценима. Как самая абстрактная из величин, она одновременно может быть и орлом и решкой, вызывая сомнения скептиков: а существовал ли он в принципе, этот таинственный «победитель», человек-легенда, носитель бессмертной славы? Легенды и слухи, как следствие веры и сомнений, всегда ходят рядом. В чём подлинная причина того, что человек, не оставивший никакого письменного изложения своих взглядов на мир, открытия которого, в части их практической реализации в повседневной жизни имели, к тому же, весьма ограниченное значение, стал объектом баснословной щедрости со стороны памяти многих поколений людей? И если такая причина, не нашедшая отражения во множестве легенд о его учении, на самом деле имела место, катастрофе какого рода мы обязаны тем, что сегодня среди них отсутствует эта самая захватывающая история? «Да не настроит тебя никакой слух против тех, кому ты доверяешь»³, - мы будем исходить из этого положения. Если же результатом настоящего труда явится всего лишь ещё одна легенда о великом мыслителе, пусть даже и не вполне очевидная, как и положено легендам, с точки зрения исторической справедливости, наше стремление к этой точке мы вправе считать в значительной мере  удовлетворённым, а текущую задачу - исполненной.